- Лотман, Юрий Михайлович 1972. Язык как материал литратуры. Анализ поэтического текста: Структура стиха. Ленинград: Просвещение. Ленинградское отделение, 18-23. [ESTER; Online]
- Lotman, Juri 1991. Keel kui kirjanduse materjal. Kultuurisemiootika: tekst - kirjandus - kultuur. Eestindanud Pärt Lias, I. Soms, R. Veidemann. Tallinn: Olion, 43-49. [ESTER; Online .doc]
- Lotman, Iu. M. 1974. Analysis of a Poetic Text: The Structure of Poetry [Excerpt]. Soviet Studies in Literature: A Journal of Translations 10(2): 3-41. [DOI: 10.2753/RSL1061-197510023] [pp. 12-18]
Особое место литературы в ряду других искусств в значительной мере определено специфическими чертами того материала, который она использует для воссоздания окружающей действительности. Нерассматривая всей сложной природы языка как общественного язжления, остановимся но тех его сторонах, которые существенны для интересующего нас вопроса. (Лотман 1972: 18)
Kirjanduse erilise koha teiste kunstide seas määrab suuresti see eriomane materjal, mida ta kasutab ümbritseva tegelikkuse taasloomiseks. Laskumata keele kui ühiskondliku nähtuse olemuse kogu keerukusse, peatugem neil külgedel, mis on olulised meid huvitava küsimuse seisukohalt. (Lotman 1991: 43)
The special place literature occupies among the other arts is determined in considerable measure by the specific features of the material it uses to recreate ambient reality. Without examining the entire complex nature of language as a social phenomenon, let us pause to consider those of its aspects which are essential for the question that interests us. (Lotman 1974: 12)
Язык - материал литературы. Из самого этого определения следует, что по отношению к литературе язык выступает как материальная субстанция, подобно краске в живописи, камню в скульптуре, звуку в музыке. (Лотман 1972: 18)
Keel on kirjanduse materjal. Sellest määratlusest tuleneb, et keel on kirjanduse materiaalne substants, nagu värv maalikunstis, kivi skulptuuris, heli muusikas. (Lotman 1991: 43)
Language is the material of literature. From this definition alone it follows that, with respect to literature, language is a material substance, like color in painting, stone in sculpture, sound in music. (Lotman 1974: 12)
Однако сам характер материальности языка и материалов других искусств различен. Краска, камень и т. д. до того, как они попали в руки художника, социально индифферентны, стоят вне отношения к познанию действительности. Каждый из этих материалов имеет свою структуру, но она дана от природы и не соотносится с общественными (идеологическими) процессами. Язык в этом смысле представляет особый материал, отмеченный высокой социальной активностиью еще до того, как к кему прикоснылась рука художника. (Лотман 1972: 18)
Kuid keele ja teiste kunstide materjalide materiaalsus ise on väga erinev. Värv, kivi jms. on kunstniku kätte sattudes sotsiaalselt indiferentsed, asuvad väljaspool tegelikkuse tunnetamise suhet. Igal sellisel materjalil on oma struktuur, ta on looduslikku päritolu ega ole korrelatsioonis ühiskondlike (ideoloogiliste) protsessidega. Keel kujutab endast selles suhtes erilist materjali, mida iseloomustab kõrge sotsiaalne aktiivsus juba enne kunstniku kätte sattumist. (Lotman 1991: 43)
However, the very character of the materiality of language [|] and of the substances of the other arts differs. Paint, stone, and the like are socially indifferent until they fall into the hands of an artist. They stand outside cognition of reality. Each of these materials has its own structure, but it is provided by nature and does not correspond to social (ideological) processes. In this sense language is a special material marked by great social activity before the hand of the artist has touched it. (Lotman 1974: 12-13)
В науках семиотического цикла язык определяется как механизм знаковой коммуникации, служащий целям хранения и передачи информации. В основе любого языка лежит понятие знака - значимого элемента данного языка. Знак обладает двуединой сущностью: будучи наделен определенным материальным выражением, которое составляет его формальную сторону, он имеет в пределах данного языкаи определенное значение, составляющее его содержание. Так, для слова "орден" определенная последовательность фонем русского языка и некоторая морфо-грамматическая структура будут составлять его выражение, а лексическое, историко-культурное и прочие значения - содержание. Если же мы обратимся к самому ордену, например к ордену св. Георгия I степени, то орденские регалии - знак, звезда и лента - будут составлять выражение, а почести, сопряженные с этой наградой, соотношение его социальной ценности с другими орденами Российской империи, представление о заслугах, свидетельством которых является этот орден, составят его содержание. (Лотман 1972: 18)
Semiootikas, semiootilise tsükli teadusharudes defineeritakse keelt kui märgikommunikatsiooni mehhanismi, mis teenib informatsiooni säilitamise ja edasiandmise eesmärki. Iga keele aluseks on märgi kui antud keele olulise elemendi mõiste. Märk on loomuldasa kahepalgeline: kinnistatud teatud materiaalses [|] väljenduses, mis moodustab ta formaalse külje, on tal antud keele raames ka teatud kindel tähendus, mis moodustab ta sisu. Nii on sõna "orden" väljenduseks keele foneemide järgnevus ja vastav morfogrammatiline struktuur, sisuks aga leksikaalsed, ajaloolised, kultuuriloolised ja muud tähendused. Kui võtame ordeni enda, näiteks Püha Georgi risti, siis on ordeni regaalid - märk, täht ja lint - tema väljenduseks, tema sisuks aga selle autasuga seotud auavaldused, tema sotsiaalse väärtuse suhe Vene keisririigi teiste ordenitega, ettekujutus teeneist, mille tunnistajaks see orden on. (Lotman 1991: 43-44)
In the semiotic disciplines, language is defined as the mechanism of symbolic communication, serving the goals of storage and transmission of information. Every language is based on the concept of the symbol [znak - also, sign], the signifying element of the given language. A symbol possesses binary significance: endowed with a definite material expression, which is its formal aspect, it also has, within the confines of the given language, a definite meaning that is its content. Thus, for the word "decoration, medal" [orden], a definite sequence of phonemes of the Russian language and some morphological-grammatical structure will make up its expression, while the lexical, historical-cultural, and other meanings will be its content. If, however, we turn to the decoration itself, say, the Order of St. George, First Class, the decoration regalia - symbol, star, and ribbon - will be its expression; and the honor associated with the decoration, the relationship of its social value to the other decorations of the Russian Empire, the concept of the services to which the decoration bears testimony, will be its content. (Lotman 1974: 13)
Из этого можно сделать вывод, что знак - всегда замена. В процессе социального общения он выступает как заменитель некоторой представляемой им сущности. Отношение заменяющего к заменяемому, выражения к содержанию составляют семантику знака. Из того, что семантика - всегда некоторое отношение, вытекает, что содержание и выражение не могут быть тождественны, - для того чтобы акт коммуникации был возможен, выражение должно иметь иную природу, чем содержание. Однако отличие это может иметь различные степени. Если выражение и содержание не имеют ничего общего и отождествление их реализуется лишь в пределах данного языка (например, отождествление слова и обозначаемого им предмета), то такой знак называется условным. Слова - наиболее распространенный тип условных знаков. Если между содержанием и выражением существует определенное подобие - например соотношение местности и географической карты, лица и портрета, человека и фотографии, - знак называется изобразительным или иконическим. (Лотман 1972: 19)
Sellest võib järeldada, et märk on alati asendaja. Sotsiaalse suhtlemise protsessis esineb ta mingi tema poolt esindatava olemuse asendajana. Asendaja suhe asendatavaga, väljenduse suhe sisuga moodustab märgi semantika. Sellest, et semantika (tähendus) on alati suhe, tuleneb, et sisu ja väljendus ei saa olla identsed. Selleks, et kommunikatsiooniakt oleks võimalik, peab väljendus loomuldasa olema teistsugune kui sisu. Kuid selle erinevuse määr võib olla erinev. Kui väljendusel ja sisul pole midagi ühist ning nende samastamine realiseerub ainult antud keele raames (näiteks sõna ja temaga tähistatava eseme samastamine), siis nimetatakse niisugust märki tinglikuks. Sõnad on tinglike märkide kõige levinum tüüp. Kui sisu ja väljenduse vahel on olemas teatud sarnasus - näiteks maakoha ja maakaardi, näo ja portree, inimese ja foto suhe -, siis nimetatakse märki kujutavaks ehk ikooniliseks. (Lotman 1991: 44)
From this one may conclude that a symbol is always a replacement. In the process of social intercourse it serves as substitute for some essence that it represents. The relationship of the replacement to the replaced, of expression to content, is the semantics of the symbol. Because semantics is always some relationship, it follows that content and expression cannot be identical - in order for an act of communication to be possible, the expression must have a different nature than the content. However, this difference may have different degrees. If expression and content have nothing in common and their identification is realized only within the bounds [|] of the given language (for example, identification of a word and the thing it denotes), the symbol is called conventional. Words are the most common type of conventional symbol. If a definite similarity exists between content and expression - for example the relationship between a locality and a geographical map, of a face and a portrait, a person and a photograph - the symbol is termed representational or iconic. (Lotman 1974: 13-14)
Практическое различение условных и иконических знаков не вызывает никаких трудностей, теоретическое противопоставление необходимо для функционирования культуры как целостного коммуникационного организма. Однако следует иметь в виду, что понятие "сходства" знака и обозначаемого объекта отличается большой степенью условности и всегда принадлежит к постулатам данной культуры: рисунок приравнивает трехмерный объкт двумерному изображению, с точки зрения топологии любой квадрат гомеоморфен любому кругу, сцена изображает комнату, но принимает как данность отсутствие стены с той стороны, с которой сидят зрители. Монолог актера выполняет функцию иконического знака потока мыслей героя, хотя о сходстве обозначаемого и обозначающего здесь можно говорить, лишь принимая во внимание всю систему условоностей, то есть язык театра.[1] (Лотман 1972: 19)
Tinglike ja kujutavate märkide eristamine praktikas ei tekita erilisi raskusi, nende teoreetiline vastandamine on paratamatu kultuuri kui kommunikatiivse tervikorganismi funktsioneerimiseks. Kuid tuleb silmas pidada, et märgi ja tähistatava objekti [|] "sarnasuse" mõistet iseloomustab kõrge tinglikkuse aste ja kuuluvus antud kultuuri põhipostulaatide hulka: joonis võrdsustub kolmemõõtmelise objekti kahemõõtmelise kujutisega; topoloogia seisukohalt on iga ruut homomorfne ringiga; teatrilava kujutab endast tuba, millel kokkuleppe kohaselt puudub vahesein saali, kus asuvad vaatajad. Näitleja monoloog täidab näidendi tegelase mõtete voolu kujutava märgi funktsioone, kuigi tähistatava ja tähistaja sarnasusest võib siin rääkida, kui pidada silmas kogu tinglikkuste süsteemi, see tähendab - teatri keelt.[1] (Lotman 1991: 44-45)
Practical discrimination between conventional and iconic symbols causes no difficulties, and theoretical contrast is necessary for a culture to function as an integral organism of communication. However, it must be borne in mind that the concept of "similarity" between a symbol and the thing it denotes is marked by a high degree of conventionality and always belongs among the postulates of the given culture. A drawing equates a three-dimensional object to a two-dimensional image. From the standpoint of topology, any square is homeomorphic with any circle. A stage-setting depicts a room but accepts as given the absence of a wall on the side where the audience is seated. An actor's monologue performs the function of an iconic symbol of the character's flow of thought, although one can speak of similarity between the denoted and denoting here only if one includes an entire system of conventions, i.e., the language of the theater.[3] (Lotman 1974: 14)
Знаки не существуют в языке как механическое скопление не связанных между жобой самостоятельных сущностей - они образуют систему. Язык системен по своей сущности. Системность языка образуется наличием определенных правил, определеняющих соотношение элементов между собой. (Лотман 1972: 19)
Märgid ei eksisteeri keeles omavahel sidumata suveräänsete entiteetide mehhaanilise kumulatsioonina, vaid moodustavad süsteemi. Keel on loomuldasa süsteemne. Keele süsteemsuse loob elementide korrelatsiooni määravate reeglite olemasolu. (Lotman 1991: 45)
Symbols do not exist in language as a mechanical accumulation of independent essence unconnected with each other - they form a system. Language is systemic in its essence. The systemic nature of language is shaped by the presence of definite rules that determine the relationship of the elements to each other. (Lotman 1974: 14)
Язык - структура иерархическая. Он распадается на элементы разных уровней. Лингвистика, в частности, различает уровни фонем, морфем, лексики, словосочетаний, предложения, сверхфразовых единств (приводим самое грубое членение: в ряде случаев бывает необходимо выделить слоговой, интонационный и ряд других уровней). Каждый из уровней организован по определенной, имманентно ему присущей системе правил. (Лотман 1972: 19)
Keel on hierarhiline struktuur. Ta jaguneb eri tasandi elementideks. Lingvistikas eristatakse foneemide, morfeemide, leksika, sõnaühendite, lausete ja lauseliitude tasandit. (Niisugune on kõige üldisem liigendus; real juhtudel eristatakse silbi, intonatsiooni ja teisi tasandeid.) Iga tasand on korrastatud vaid talle eriomaste reeglite süsteemi järgi. (Lotman 1991: 45)
Language is a hierarchical structure. It divides into elements of various levels. Linguistics, particularly, differentiates the levels of phonemes, morphemes, lexicon, combinations of words, sentences, entities longer than a sentence (we are presenting the grossest classification: in a number of situations it is necessary to define syllabic, intonational, and a number of other levels). Each of these levels is organized according to a definite system of rules inherent in it. (Lotman 1974: 14)
Язык организуется двумя структурными осями. Содной стороны, его элементы распределяются по разного рода эквивалентным классам типа: все падежи данного существительного, все синнонимы данного слова, все предлоги данного языка и т. п. Строя какую-либо реальную фразу на данном языке, мы выбираем из каждого класса эквивалентностей одно необходимое нам слово или необходимую форму. Такая упорядоченность элементов языка называется парадигматической. (Лотман 1972: 20)
Keelt organiseerib kaks struktuuritelge. Ühelt poolt jagunevad keele elemendid eri liiki ekvivalentseteks klassideks: nimisõna kõik käänded, kõik vastava sõna sünonüümid, kõik antud keele eessõnad jne. Ehitades antud keeles mingit fraasi, me valime ekvivalentide igast vastavast klassist meile vajaliku [|] sõna või vormi. Keele elementide niisugust korrastatust nimetatakse paradigmaatiliseks. (Lotman 1991: 45-46)
Language is organized along two structural axes. On the one hand, its elements are distributed in a variety of equivalent classes of a type: all the cases of a given noun, all the synonyms of a given word, all the prepositions in the given language, and so forth. In building any real sentence in a given language, we choose from each class of equivalents the one word or form we require. This ordering of the elements of language is called paradigmatic. (Lotman 1974: 15)
С другой стороны, для того чтобы вубранные нами языковые единицы образовали правильную, с точки зрения данного языка, цепочку, их надо построить определенным способом - согласовать слова между собой при помощи специальных морфем, согласовать синтагмы и пр. Такая упорядоченность языка будет называться синтагматической. Всякий языковый текст упорядочен по парадигматической и синтагматической осям. (Лотман 1972: 20)
Teiselt poolt tuleb väljavalitud keeleühikud selleks, et nad moodustaksid antud keele reeglistikuga kooskõlas ahela, omavahel ühildada spetsiaalsete morfeemide abil, viia kooskõlla süntagmad jne. Niisugust keele korrastatust, nimetatakse süntagmaatiliseks. Igasugune keeletekst on korrastatud paradigmaatilist ja süntagmaatilist telge pidi. (Lotman 1991: 46)
On the other hand, in order for the linguistic units we have chosen to form a chain that is correct from the standpoint of the given language, they must be constructed in a particular way - the words must be harmonized with the assistance of special morphemes, syntaxes must be matched, and so forth. This ordering of the language will be termed syntagmatic. Every linguistic text is ordered along paradigmatic and syntagmatic axes. (Lotman 1974: 15)
На каком бы уровне мы ни рассматривали текст, мы обнаружим, что определенные его элементы будут повторяться, а другие - варьироваться. Так, рассматривая все тексты на русском алфавита, хотя начертания этих букв в шрифтах разного типа и в рукописных почерках различных лиц могут сильно различаться. Более того, в реальных текстах нам будут встречаться лишь варианты быкв русского алфавита, а буквы как таковые будут представлять собой структурные инварианты - идеальные конструкты, которым приписаны значения тех или иных букв. Инвариант - значимая единица структуры, и сколько бы ни имел он вариантов в реальных текстах, все они будут иметь лишь одно - его - значение. (Лотман 1972: 20)
Missugusel tasandil me teksti ka ei vaatleks, me leiame, et ühed tema elemendid hakkavad korduma, teised aga varieeruvad. Nõnda korduvad kõigis vene keele tekstides vene tähestiku 32 tähte, olgu küll nende tähtede kuju eri šriftides ja eri isikute käekirjas tunduvalt erineva. Veelgi enam, reaalsetes tekstides tulevad ette ainult vene tähestiku tähtede eri variandid, tähed kui niisugused aga kujutavad endast struktuurseid invariante - ideaalseid konstrukte, millele omistatakse vastavad tähendused. Invariant on struktuuri tähendusühik ning kui palju tal ka pole variante reaalsetes tekstides, neil kõigil on ainult üks - invariandi - tähendus. (Lotman 1991: 46)
No matter at what level we examine a text, we find that some of its elements are repeated and others vary. Thus, if we examine all texts in the Russian language, we discover a constant repetition of the thirty-two letters of the Russian alphabet, although the contours of these letters in various typefaces and in the manuscript handwritings of various persons may differ greatly. Moreover, in real texts we will encounter only variants of the letters of the Russian alphabet, while the letters as such will represent structural invariants - ideal constructs to which the meanings of the letters are ascribed. An invariant is a significant unit of structure, and no matter how many versions it may have in real texts, they will all have but one - its own - meaning. (Lotman 1974: 15)
Сознавая это, мы сможем выделить в каждой коммуникационной системе аспект инвариантной ее структуры, которую вслед за Ф. де Соссюром называют языком, и вариантивных ее реализаций в различных текстах, которые в той же научной традиции определяются как речь. Разделение плана языка и плана речы праинадлежит к наиболее фундаментальным положениям современной лингвистики. Ему приблаизительно соответствует в терминах теории информации противопоставление кода (язык) и сообщения (речь). (Лотман 1972: 20)
Seda mööndes me võime välja tuua igast kommunikatsioonisüsteemist tema struktuuri invariantse aspekti, mida F. de Saussure'i järgi nimetatakse keeleks, ning tema variatiivsed realiseeringud eri tekstides, mida sama teadustraditsioon nimetab kõneks. Keele ja kõne eristamine on nüüdisaegse lingvistika fundamentaalsemaid postulaate. Informatsiooniteooria termineis vastab sellele ligilähedaselt koodi (keel) ja teate (kõne) vastandamine. (Lotman 1991: 46)
When we recognize this we will be able to identify in each communications system that aspect of its invariant structure which, following F. de Saussure, is called the language, and its variant realizations in various texts, which are defined in the same scientific tradition as speech. Differentiation of the plane of language and the plane of speech is one of the most fundamental premises of modern linguistics. In the vocabulary of information theory, the contrast between code (language) and message (speech) roughly corresponds to it. (Lotman 1974: 15)
Большое значение для понимания соотношения языка (кода) и речи (сообщения), которое параллельно отношению "система - текст", имеет разделение языковых позиций говорящего и слушающего, на основе которых строятся имеющие принципиально отличный характер синтетические (порождающие или генеративные) и аналитические языковые модели.[2] (Лотман 1972: 20)
Suhtega "süsteem - tekst" paralleelse keele (koodi) ja kõne (teate) korrelatsiooni puhul on oluline tähendus kõneleja ja kuulaja keelepositsioonide eristamisel, millele rajatakse loomuldasa põhimõtteliselt erinevad sünteetilised (generatiivsed) ja analüütilised keelemudelid.[2] (Lotman 1991: 46-47)
Discrimination between the linguistic positions of the speaker and listener, on the basis of which are constructed the major differentiating elements of synthetic (engendering or generative) and analytical linguistic models, is of great significance for understanding the interrelation between language (code) and speech (message), which parallels the relationship "system - text."[2] (Lotman 1974: 16)
Все классы явлений, которые удовлетворяют данным выше определениям, квалифицируются в семиотике как языки. Из этого видно, что термин "язык" употребляется здесь в более широком, чем общепринятое, значении. В него входят: (Лотман 1972: 21)
Eelpool toodud määratlusi rahuldavad nähtuste klassid leiavad semiootikas klassifitseerimist keeltena. Sellest nähtub, et terminit "keel" kasutatakse siin üldkäibivast laiemas tähenduses. Ta hõlmab: (Lotman 1991: 47)
All classes of things that satisfy the definitions presented above qualify in semiotics as languages. From this it is evident that the term "language" is used here in a broader sense than its normal definition. It includes: (Lotman 1974: 16)
1. Естественные языки - понятие, равнозначное термину "язык" в привычном его употреблении. Примеры естественных языков: русский, эстонский, французский, чешский и другие языки. (Лотман 1972: 21)
1. Loomulikud keeled - termini "keel" tavakasutusega samatähenduslik mõiste. Loomulikud keeled on vene, eesti, prantsuse, tšehhi ja teised keeled. (Lotman 1991: 47)
1. Natural languages - the concept equivalent to the term "language" in its ordinary use. Examples of natural languages are Russian, Estonian, French, Czech, and others. (Lotman 1974: 16)
2. Искусственные языки - знаковые системы, созданные человеком и обслуживающие узко-специализированые сферы человеческой деятельности. К ним относятся все научные языки (система условных знаков и правил их употребления, например, знаков, принятых в алгебре или химии, с точки зрения семиотики - объект, равнозначный языку) и системы типа уличной сигнализации. Искусственные языки создаются на основе естественных в результате сознательного упрощения их механизма. (Лотман 1972: 21)
2. Tehiskeeled - inimese loodud ning kitsalt spetsialiseeritud inimtegevuse valdkondi teenivad märgisüsteemid. Siia kuuluvad kõik teaduskeeled (tingmärkide ja nende kasutamise reeglite süsteem, näiteks algebras või keemias, on semiootika vaatekohast võrdväärne keelega) ning liiklusmärkide tüüpi süsteemid. Tehiskeeled luuakse loomulike keelte baasil viimaste mehhanismi teadlikult lihtsustades. (Lotman 1991: 47)
2. Artificial languages - symbolic systems created by man and serving narrowly specialized fields of human endeavor. They include all the scientific languages (systems of conventional symbols and the rules for employing them, such as the symbols used in algebra or chemistry, which, from the standpoint of semiotics, are things equivalent to a language) and systems such as traffic signs. Artificial languages are created on the basis of natural languages as the result of conscious simplification of their mechanisms. (Lotman 1974: 16)
3. Вторичные моделирующие системы - семиотические системы, построенные на основе естественного языка, но имеющие более сложную структуру. Вторичные моделирующие системы; ритуал, все совокупности социальных и идеологических знакових коммуникаций, искусства скадываются в единое сложное семиотическое целое - культуру. (Лотман 1972: 21)
3. Sekundaarsed modelleerivad süsteemid - loomuliku keele pinnal rajatud, kuid nendest keeerukama struktuuriga semiootilised süsteemid. Sekundaarsed modelleerivad süsteemid (rituaal, sotsiaalsed ja ideoloogilised märgikommunikatsioonid tervenisti, kunst) lülituvad ühtsesse keerukasse semiootilisse tervikusse - kultuuri. (Lotman 1991: 47)
3. Secondary modeling systems - semiotic systems built on the basis of a natural language but having a more complex structure. Secondary modeling systems, rituals, all the sets of social and ideological symbolic communications, and art combine into a single complex semiotic whole - culture. (Lotman 1974: 16)
Отношение естественного языка и поэзии определяется сложностью соотношения порвичных и вторичных языков в едином сложном целом данной культуры. (Лотман 1972: 21)
Loomuliku keele ja luule suhte määrab primaarsete ja sekundaarsete keelte keerukas korrelatsioon antud kultuuritervikus. (Lotman 1991: 48)
The relationship between natural language and poetry is determined by the complexity of the interrelationships between primary and secondary languages in the combined complex whole of the given culture. (Lotman 1974: 16)
Специфичность естественного языка как материала искусства во многом определяет отличие поэзии (и шире - словеного искусства вообще) от других видов художестженного творчества. (Лотман 1972: 21)
Loomuliku keele kui kunsti materjali spetsiifilisus eristab luulet oluliselt (ja laiemalt sõnakunsti üldse) teistest kunstiloomingu põhiliikidest. (Lotman 1991: 48)
The specific nature of natural language as the material of art largely determines the difference between poetry (and more broadly, verbal art in general) and other forms of artistic creativity. (Lotman 1974: 16)
Языки народов мира не являются пассивными факторами в формировании культуры. С одной стороны, сами языки представляют собой продукты сложного многовекового культурного процесса. Поскольку огромный, непрерывный окружающий мир в языке предстает как дискретный и построенный, имеющий четкую структуру, соотнесенный с миром естественный язык становится его моделью, проекцией действительности на плоскость языка. А поскольку естественный язык - один из ведущих факторов национальной культуры, языковая модель мира становится [|] одним из факторов, регулирующих национальную картину мира. Формирующее воздействие национального языка на вторичные моделируючие системы - факт реальный и бесспорный.[3] Особенно существен он в поэзии.[4] (Лотман 1972: 21-22)
Maailma rahvaste keeled ei ole passiivsed faktorid kultuuri formuleerumisel. Ühelt poolt keeled ise kujutavad endast keeruka, sajanditepikkuse kultuuriprotsessi produkte. Et määratu ja pidev ümbritsev maailm ilmub keeles diskreetse ja korrastatuna, millel on selgeilmeline struktuur, siis on temaga suhestatud loomulik keel maailma mudel - tegelikkuse projektsioon keeletasandil. Aga et loomulik keel on rahvuskultuuri üks peamisi faktoreid, siis osutub keel üheks rahvuse maailmapildi peamiseks reguleerijaks. Rahvuskeelte formeeriv toime sekundaarsetele modelleerivatele süsteemidele on vaieldamatu reaalsus.[3] Iseäranis olemuslik on ta luules.[4] (Lotman 1991: 48)
The languages of the world's peoples are not passive factors [|] in the shaping of culture. On the other hand, languages themselves are products of a complex, long-term cultural process. Inasmuch as the vast, continuous outside world appears in language as discrete and constructed, having a premice structure, a natural language referred to the world becomes its model, a projection of reality on the stratum of language. And inasmuch as natural language is one of the leading factors in national culture, the linguistic model of the world becomes one of the factors regulating the national perception of the world. The formative influence of national language on secondary modeling systems is a real and indisputable fact.[3] It is particularly significant in poetry.[4] (Lotman 1974: 16-17)
Однако, с другой стороны, процесс образования поэзии на основе национальной языковой традиции сложен и противоречив. В свое время формальная школа выдвинула тезис о языке как материале, сопротивление которого преодолевает поэзия. В борьбе с этим положением подился взгляд на поэзию как автоматическую реализацию языковых законов, один из функциональных стилей языка. Б. В. Томашежский, полемизируя с одной из наиболее крайних точек зрения, утверждавшей, что все, что есть в поэзии, уже имеется в языке, отмечал, что в языке действительно есть все, что есть и в поэзии... кроме самой поэзии. Правда, в работах последних лет сам Б. В. Томашевский начал все более подчеркивать общность языковых и поэтических законов. (Лотман 1972: 22)
Kuid teiselt poolt on luule kujunemisprotsess rahvusliku keeletraditsiooni pinnal keeruline ja vastuoluline. Teesi keelest kui materjalist, mille vastupanu luulel tuleb ületada, esitas oma ajal vene vormikoolkond. Võitluses selle seisukohaga tekkis käsitus luulest kui ühest funktsionaalsest keelestiilist, keele seaduste automaatsest realiseerimisest. Äärmuslikem on seisukoht, mille järgi kõik, mis on olemas luules, on juba olemas keeles. Slele seisukohaga [|] polemiseerides märkis B. Tomaševski, et keeles on tõepoolest olemas kõik see, mis on olemas luules, välja arvatud luule ise. Tõsi küll, oma viimastes töödes hakkas ka B. Tomaševski üha enam rõhutama keele ja poeetikaseaduste ühtsust. (Lotman 1991: 48-49)
On the other hand, however, the process of formation of poetry on the basis of a national linguistic tradition is complex and contradictory. In its time, the formal school advanced the theory of language as a material, the resistance of which is overcome by poetry. The view of poetry as automatic realization of linguistic laws, one of the functional styles of language, was born in the struggle against this premise. B. V. Tomashevskii, in a polemic against one of the most extreme points of view which asserted that everything in poetry is already present in language, commented that language actually does contain everything present in poetry except poetry itself. True, in the works of his last years Tomashevskii himself began to increasingly emphasize the common ground between linguistic and poetic laws. (Lotman 1974: 17)
В настоящее время обе теории - и "борьбы с языком" и отрицания качественного своеобразия поэзии по отношению к естественному языку - представляются неизбежными крайностями раннего этапа науки. (Лотман 1972: 22)
Käesoleval ajal võib nii "võitlust keelega" kui ka luulekeele kvalitatiivse eripära eitamist vaadelda kahe äärmusena teaduse arengu varasemal etapil. (Lotman 1991: 49)
At the present time, both theories - both "the struggle with language" and the denial of the qualitative uniqueness of poetry relative to natural language - seem the unavoidable extremisms of the early stages of a science. (Lotman 1974: 17)
Язык формирует вторичные системы. И это делает словеные искусства, бесспорно, наиболее богатыми по своим художественным возможностям. Однако не следует забывать, что именно с этой, выигрышной для художника, стороной языка связаны значительные специфические трудности. (Лотман 1972: 22)
Keel formeerib sekundaarseid süsteeme. See asjaolu muudab vaieldamatult sõnakunsti oma kunstiliste võimaluste poolest kõige rikkalikumaks. Ei tule aga unustada, et keele selle kunstnikule olulisi eeliseid pakkuva küljega on seotud spetsiifilised raskused. (Lotman 1991: 49)
Language forms secondary systems. This is also done by verbal arts that are undoubtedly much richer in their artistic potentials. However, it must not be forgotten that major specific difficulties are involved precisely in this aspect of language, which is advantageous for the artist. (Lotman 1974: 17)
Язык всей своей системой настолько тесно связан с жизнью, копирует ее, входит в нее, что человек перестает отличать предмет от названия, пласт действительности от пласта ее отражения в языке. Аналогичное положение имело место в кинематографе: то, что фотография тесно, автоматически связана с фотографируемум объктом, долгое время было препятствием для превращения кинематографа в искусство. Только после того, как в результате появления монтажа и подвижной камеры оказалось возможным один объект сфотографировать хотя бы двумя различными способами, а последовательность объктов в жизни перестала автоматически определять последовательность изображений ленты, кинематограф из копии действительности превратился ленты, кинематограф из копии действительности превратился в ее художественную модель. Кино получило свой язык. (Лотман 1972: 22)
Keel kogu oma süsteemiga on nii tihedalt seotud eluga, kopeerib teda, haakub temaga, et inimene lakkab eristamast eset nimetusest, tegelikkuse kihti selle peegeldamisest keeles. Analoogiline olukord oli filmikunstis: asjaolu, et foto on tihedasti seotud fotografeeritava objektiga, takistas kaua aega kinematograafia muutmist kunstiks. Alles siis, kui montaaži ja liikuva kaamera kasutuselevõtmine tegi võimalikuks ühe ja sama objekti vähemalt kahel viisil fotografeerimise, objektide järgnevus elus aga lakkas automaatselt määramast kujutiste järgnevust filmilindil, muutus film tegelikkuse koopiast tema kunstiliseks mudeliks. Filmikunst leidis keele. (Lotman 1991: 49)
In its entire system, language is so intimately linked with life - copies it, enters into it - that a person ceases to differentiate [|] the thing from its name, the stratum of reality from the stratum of its reflection in language. An analogous situation existed with film. The fact that a photograph is intimately and automatically linked to the thing being photographed was for a long time an obstacle to the transformation of the motion picture into art. Only after the appearance of montage and the movable camera made it possible to photograph one thing in at least two different ways did the sequence of things in life cease automatically to define the sequence of images on the film; the motion picture was transformed from a copy of reality into its artistic model. The cinema obtained its language. (Lotman 1974: 17-18)
Для того чтобы поэзия получила свой язык, созданный на основании естественного, но ему не равный, для того чтобы она [|] стала ускусством, потребовалось много усилий. На заре словесного искусства возникало категорическое требование: язык литературы должен отличаться от обыденного, воспроизведение действительности средвствами языка с хидожественной целью - от информационной. Так определилась необходимость поэзии. (Лотман 1972: 22-23)
Kulus palju jõudu selleks, et luule leiaks oma keele, mis, loodud loomuliku keele baasil, ei oleks viimasega identne. Kulus palju jõudu, enne kui luule muutus kunstiks. Sõnakunsti koidikul sündis kategooriline nõue: kirjanduse keel peab erinema argikeelest, tegelikkuse kunstilistel eesmärkidel taasloomine peab erinema tema taasloomisest puhtinformatiivsetel eesmärkidel. Nõnda määratleti luule paratamatus. (Lotman 1991: 49)
For poetry to obtain its language, based on a natural language not, however, equal to it - in order for it to become an art - much effort was needed. At the dawn of verbal art, a categorical requirement arose: the language of literature had to differ from the ordinary; the reproduction of reality by means of language for artistic purposes had to differ from the informational. And this defined the need for poetry. (Lotman 1974: 18)
[1] См. подробнее: Б. Успенский, Ю. Лотман. Условность в искусстве. - Философская энциклопедия, т. 5. м., "Советская энциклопедия", 1970, стр. 287-288. (Лотман 1972: 19)
[1] Tinglikkuse üksikasjalikumat käsitlust vt.: Б. Успенский, Ю. Лотман. Условность в искусстве. - Философская энциклопедия, т. 5. м., "Советская энциклопедия", 1970, стр. 287-288. (Lotman 1991: 45)
[1] For further detail, see B. Uspenskii and Iu. Lotman, "Uslovnost' v iskusstve," Filosofskaia entsiklopediia, Vol. 5, Moscow, "Sovetskaia entsiklopediia" Press, 1970, pp. 287-88. (Lotman 1974: 38)
[2] Данный, но неизбежности крайне неполный, перечень аспектов структуры языка ни в коей мере не претендует наглубину - он имеет целью лишь познакомить читателя с некоторыми терминами, которые ему будут встречаться [|] в дальнейшем изложении. Поскольку знание основных положений современного языкознания необходимо для понимания дальнейшего материала, мы советовали бы для нервого знакомства обратиться к книгам: И. И. Ревзин, Ю. Ю. Розенцвейг. Основы общего и машинного перевода. М., "Высшая школа" (244 стр.); Ю. Д. Апресян. Идеи и методы современной структурной лингвистики. М., 1966. Указание на более специальную литературу см.: Структурное и прикладное языкознание. Библиографический указатель. М., 1965. (Лотман 1972: 20-21)
[2] Käesolev keelestruktuuri aspektide loetelu, mis on äärmiselt lünklik, ei pretendeeri mingil moel ammendavusele - eesmärgiks on vaid tutvustada lugejat mõnede terminitega, mida ta leiab edasises esituses. Et nüüdisaegse keeleteaduse põhiseisukohtade tundmine on vajalik edasise mõistmiseks, on soovitatav algteadmiste omandamiseks lugeda järgmisi raamatuid:
И. И. Ревзин, Ю. Ю. Розенцвейг. Основы общего и машинного перевода. М., 1964; Ю. Д. Апресян. Идеи и методы современной структурной лингвистики. М., 1966. Põhjaliku erialakirjanduse loetelu võib leida raamatust: Структурное и прикладное языкознание. Библиографический указатель. М., 1965. (Lotman 1991: 47)
[2] This, inevitably quite incomplete list of aspects of the structure of language does not at all claim depth - its purpose is merely to familiarize the reader with certain terms he will encounter as we proceed. Inasmuch as knowledge of the fundamental theories of modern linguistics is necessary for an understanding of the material that follows, we would advise readers to turn to the following books for a first glimse of the subject: I. I. Revzin and Iu. Iu. Rozentsveig, Osnovy obschego i mashinnogo perevoda, Moscow, "Vysshaia shkola" Press, 244 pp.; Iu. D. Apresian, Idei i metody sovremennoi strukturnoi lingvistiki, Moscow, 1966. For a bibliography of more specialized literature, see Strukturnoe i prikladnoe iazykoznanie. Bibliografischeskii ukazatel', Moscow, 1965. (Lotman 1974: 38)
[3] Интересные примеры и ценные теоретические соображения см.: Б. А.Успенсий. Влияние языка на религиозное сознание. - Труды по знаковым системам, т. III. Уч. зап. Тартуского гос. ун-та, вып. 236, 1969. (Лотман 1972: 22)
[3] Huvitavaid näiteid ja paikapidevaid teoreetilisi tähelepanekuid võib leida tööst: Б. А.Успенсий. Влияние языка на религиозное сознание. - Труды по знаковым системам, т. III. Учен. зап. Тартуского гос. ун-та, вып. 236, 1969. (Lotman 1991: 48)
[3] For interesting examples and valuable theoretical [|] contentions, see B. A. Uspenskii, "Vliianie iazyka na religioznoe soznanie," Trudy po znakovym sistemam, Vol. III, Uch. zap. Tartuskogo gos. un-ta, Issue 236, 1969. (Lotman 1974: 38-39)
[4] О зависимости системы стихосложения от структуры языка см.: М. И. Лекомцева. О соотношенин единиц метрической и фонологической систем языка. - Там же. (Лотман 1972: 22)
[4] Värsisüsteemide sõltuvuse kohta keele struktuurist vt.: М. И. Лекомцева. О соотношенин единиц метрической и фонологической систем языка. - Sealsamas. (Lotman 1991: 48)
[4] On the dependence of the system of versification on the structure of the language, see M. I. Lekomtseva, "O sootnoshenii edinits metricheskoi i fonologicheskoi sistem iazyka," ibid. (Lotman 1974: 39)
